Война - это я.
Вы — триста кровавых пятен.
Между нами Простой Автомат Абсолюта, авиатор в тумане и травы крови, и слюна пистолета, мания стали, и тракторы смерти.
Вы — декоративные оппозиционеры озоновых дыр виртуальных зон,
скорпионы компьютерных сказок,
пионеры некрофилии,
позитивные норы вранья,
агитаторы навранных фактов,
резервация негров внутри коммунальной квартиры
нагловатых
дискриминации.
Вы — зомби своих примитивных страхов. Вы — циркачи искалеченных цивилизаций.
Вы — уроды нулей, ленивые дыры ума, мойдодыры сознанья,
комары мироздания ядерных лун, акробаты стандартного быта.
Вы — косматых богов возлюбившие гниды,
космонавты болот, полиция личной вины.
Вы — затянутые во тьму мамлеевские шатуны, выпавшие из гоголевской шинели ошалевшие и расшалившиеся интеллигентики,
патологичные тушки сознаний, виновные позволением человеческого и нереализованной волей к Ничто.
Вы — иное Войны, неудавшиеся солдаты моих инфернальных армий,
тля умеренных болей, изменники милитаризма,
устрицы индустрии, лимитчики городов.
Вы — латентные мертвецы, потенциальные узники моих концлагерей,
где искусство остановится выстрелом выставки, инсталляцией тел
и электрических стульев. Я застрою пространство радикальной архитектурой.
Я единственный лидер, либидо Войны, убедительный Гитлер,
ядовитая родина, икс ледяных уравнений, игрек предательств.
Я правительство дряни, президент перманентных страданий,
господин-темнота, адвокат пустоты, дирижер на параде маньяков.
Я вольер для уродов и тварей, я ядерный модельер, предлагающий
миру послевоенную стильность.
Я смертельной стерильности порох стиральный.
Я орального сыска последняя цель.
Жалящий шмель Абсолюта.



Война - это я.
Никого не осталось в живых Войны. Вы были такие же, стали лживы, вы не виноваты, вы завершены. Не вы. Простите за воспоминания... Ваши мании и имена, ваша вина, ваши слова...
Вы насекомые, населяющие отрицаемую реальность, крылья и прах бабочки слепого Набокова. Вы - страх. Вы цивилизованные мутанты, утопители Атлантиды, герои моих мифических монологов-головоломок, прекратившие пониматели. Вы не те. Вы уже не такие, как я. Вы - вы. Теперь вы мои враги. Теперь вы чужие Мира, Инвалиды Вечного Праздника Стопроцентных Существ. Вы, которых запредельные лилипуты утянули в кошмарные пляски плоти. Крайней. Вы - физиология мозга наизнанку, грязное белье наготы. Вы - предметы Войны, уносимые мимо нецепким сознаньем, ожидаемые недавно Союзники Раздора. Вы - позор, данный мне в ожидании. Вы - игрушечная аудитория моего горлового микрофона. Вы, пожираемые миром мер, рискователи дозированного вреда. Вы - циркачи тоталитарных цивилизаций. Вы, декларирующие нашу общность, медленные Убийцы из Лучших. Вы - изощреннейший сорт шлюх, пожиратели мяса моих бардовых истерик, оккупанты всех территорий Нового.
Вы - Иное Войны, неудавшиеся солдаты солнечно-крабовых планетарных битв.
Вы вне Войны.
Вы приметы бреда и предметы быта.
Вы - каски, хижины и газированная вода.
Вы - хищные души декораций, незамечающие Войны Жители Мирного Времени вымерших деревень Габриэля Гарсиа Маркеса. Через сто лет одиночества просвечиваются как горящие звезды на продырявленном сердце - триста кровавых пятен.
Вы - смутные сущности, сползающие мимо очевиднейших жизней всех моих правильных смертей.
Вы - муми-тролли адских пространств, любимые остатками моих черных сказок, инерциально ценимые щупальцами моих желтых хронических болей, голубые пятна простейших интоксикаций, логическая мошкара моей остервенелой ясности. Вы - получатели предпоследних бомб, естествоиспытатели моих ненасытных логик.
Вы, которым не разглядеть Войны, облизывающие ржавый контур уничтожения, отображенный на гаснущем поле телеэкрана. Вы - зрители декоративных киновариантов безопасной смерти, глупцы мультипликационных торпед, циники плюшевой гибели выдуманных самостей, оплакиваемые мною потенциальные мертвецы разноцветных смертей девяти миллиардов боли..
Вы, недостойные собственной муки, бессмысленно вопящие стереогусеницы, вы, убиенные под наркозом жизни Роженицы Конца, продолжающие шевеленье, минуя яви атомной пустоты.
Вы - профессионалы анальной лжи, агитаторы глобального рабства. Вы, утвердившие неизбежность Войны через бесконечные варианты нашей антиблизости, вы, иксы бездн наших бесконечно непересекающихся прямых.
Вы, превращатели моего индивидуального отвращения в непрерывное движение к вам, воплощающее рационализированную деструктивность.
Я стану сверх-машиной, изобретателем механических реакций не-любви и неуязвимым функционером глобальной ненависти, Бодлером молчаливых проз, последним практиком уничтожения, настоящим камикадзе дыр и бездн, гнилых пастей и липких щелей.
Война - это я.
Я буду щупать когтистыми глазами плоть своего отвоеванного полигона, расчленюсь и расслоюсь вредительством ласкового вдовства, и не начну рыдать над отдельной ямой себя, где раненые до запредельной трупности сотни солдат исчезли мною навсегда в навозной канаве разорванного поля битвы.
...провожала оставшимся взглядом множество своих же, слепых кошачьим небытием глаз.
Я плевала глазами и ртами женщин.
И вечные сучки логической нищеты не выли над грудой собственных тел (солдатских).
Женщин распяло ласковой костяной структурой, слепленной в конструктивистском пределе пафосных яростных соитий из двух молодых скелетов для поля, минного поля. Пугало.
...смотрела...
Мне был жалок вид их неэкстремальных походок. Непригодность к воинской службе подчеркивала их явственную необязательность. Ко всему прочему, они были поразительно уродливы замечательным уродством стыда.
Женщин влекло стадо вражеских военнопленных.
Я люблю их за наглую честность и предельную, свою особую стильность. Я думаю, они лучше, чем писатели. И талантливей.
Но здесь не бляди попадались, а самки с понятиями: смущаются, краснеют, думают всяческую дрянь. И опять смущаются. Тянет их к пленным, чтоб предать идеологию и познать всю прелесть иностранного рабства.
Я выставила скелетоскульптуру на поле и стала смотреть на самок. Кости задели инстинкт, и их организмы немного тошнило лиловой гибелью. Не стали они больше приближаться к пленным и отменили всем стадом желанья, неожиданно также спонтанно возродились неистовым маниакальным безумьем, особым бредо-презреньем, вызрели радостно культовыми жертвами для Важнейших Миссий. Протекли их утробы повсюду кровавой водой.
Корявые руки врагов, громоздясь нелепо, смущали массивные плечи. Смотрели пленные, онемев, на бессмысленный подвиг дырявых неузнанньи женщин. А вскоре совсем все прошло. Совсем.
Падали молодые воины один за другим, орали хитрые слова и умирали от тропической лихорадки.
На несколько сотен существ очистилось пространство как-бы-реальности.
Я устала как дедушкин автомат после ста десяти трех убийств.
Триста кровавых пятен.

P.S. Война - это я. Против вас только такие как вы. Уничтожение - привычка поверхностных существ всех ваших времен и народов. Я воюю МИМО вашего однозначного сопротивления.
Когда я был Монахом, не позволявшим существовать богам, убивавшим часто рожавших женщин, еще тогда придумал я ту Войну, которая мне необходима.
Вы видите этот текст? Вы свой какой-то бред вычитывате! Мое нечитаемо! Это то, чему адекватна одна Война. Война - это я. Все остальное - мимо. Одиннадцать лет длится эта Война и бьет бомбами прямо по целям разлетающихся вдребезги смыслов слов. Но останками букв оживают ваши липкие глазки. Текст по законам военного времени.
Тотальное отсутствие соединительных органов, отсутствие подходящих видов сознания провоцирует полное разделение "читающего" и "воюющего визгом знаков", "понимания" и "сути".

P.P.S. ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЯ
Я Левитан настоящего порнографического убийства, я вальс пистолетных совокуплений. Мой любовник 1941 года. Мы Бляде-Боги.
Голые монахини слушали мои радио-проповеди. Небо рвалось, красное, как расчлененная девочка двенадцати лет. Небо задумало убить меня по-карличьи ущербно. Я пляшу в ноже как балерина звериной плоти. Я Левитан раненых танцев.
Мадонна в чемодане принесла мне голову Мерилин Монро. Сказала коротким басом: "Я герой вашего времени. Убейте меня в тюрьме! Моя фамилия Чикатило. Я не истинен. Я должен был стать Терешковой - мертворожденной однофамилицей космонавтки. Я должен был отдать свою смерть обществу. (Пусть подавятся).
Не успела. Что-то договорить. Космос висел над нами. В нем поле шизофрении зелеными глазами следило.
Приехали люди с пистолетами, злые и наглые. Цитировали Гамлета. И в моей спальне один из них выстрелил в Чикатило, а потом постоял над трупом как-то по-предательски и долго на мертвого ругался матом.
Я Левитан порнографической вечности, капитан убийства. Мой любовник 1941 года совокупляется с отсутствием моего тела в отсутствие своей личности.
И воздух, полный дрянцом любви, взрывался пылью. И роды военного урегулирования закончились атомной бомбой.
...Я бежал к нему сквозь промозглые холмы вечности: "Где ты, милый?!"
Триста кровавых пятен.

Алина Витухновская

Давай с тобой прицелимся
из хриплого ружья.
Метко с тобой прицелимся.
Цель — это я.

Мы жили-были в тире.
Такие были правила.
Только одна девочка
настаивала на мире.

Но она была дурочка,
кальмариха в грязных гольфах.
Единственное, что носила
в ранце, — Гофмана.

Читать не умела:
сама что-то выдумала.
Сморкалась в платье. Хотела,
чтоб я выжила.

Девочка-рыба,
дура чумазая,
не люби меня!
Жалко, что тебя не наказывали
и не били.

Я не нуждаюсь в твоей защите,
дегенератка, выскочка!
Выстрелите!
Я не нуждаюсь в твоей защите,
дегенератка,
выскочка!
Выстрелите
по правде!
Я цель.
Прицел.
Улыбочка.
Обратно
меня не тащите!
Я не хочу обратно!

Давай с тобой научимся
хорошо стрелять!
Мне скучно.
Я не хочу
стариться и гулять.

Я не смотрю на звезды, не рисую.
У меня отсутствует аппетит.
Я как-то невыносимо настойчиво существую.
Чувствую только стыд.

Мне ничего не надо.
Пусть сдохну я.
Бабушка на веранде
мне читает Гофмана.

Мне скучно. Я всем завидую.
У меня большая квартира,
глобус, будущее и повидло.
Я буду картинкой в тире.

Я все рассчитываю заранее.
План выстроен.
Хаосу кости будут вправлены
выстрелом.

Жизнь пилась невкусно по чайной ложке,
как рыбий жир.
Женщины собирались в желудке варить желе.
Жареных кур куски, как дети на руки,
прыгали на ножи.
Я играла в кладбище, ковыряя пальцами по земле.
Девочкиной луковице-голове
неуловима могилы логика.
Смыслом тупым и путанным выпучила ласковые глаза.
Мои уши закладывает пустота,
как мертвый птенец,
выпавший из ее ротика.
И жужжит Ничто, как в мозг замурованная стрекоза.

Девочка играет в санитарку,
кричит: “Бинт и вату!”
Ручные ее врачи
меня из игрушечной смерти выжили,
вынули из меня соломинку и вишенку,
и на странные мои дыры
пришили правильные заплаты.

Меня измучили, пытаясь удивить и обрадовать.
Время бежало туда, где предметы портились.
Плакала чаще, чем били и падала.
Видела мертвого. И его больше всех запомнила.

Оба дедушки расползлись морщинами.
Пара-личность параллельно тени оцепенела.
Все люди вокруг были женщинами и мужчинами
настойчиво и как-то остервенело.

Я не хотела пола и возраста.
Ненавидела свое имя.
Меня пугали брови и волосы,
зубы, ногти, и то, что под ними.

Меня обманывали, что я красивая.
Я не любила все части тела.
Я не могла говорить “спасибо” —
больше, чем не хотела.

Я отвечала, что мне четыре
года, на любые вопросы.
Я думала только о смерти в тире.
Напрасно случались Война и Осень.

Я была умней любого возможного в мире.
Мне было мучительно не с кем...
Мстя себе-существу, я нашла себе место в тире,
и там притворилась вещью.

Однажды тебя ко мне привели играться.
Раньше ты был Ничто, но маму тобой стошнило.
Ты превратился в сына и братца.
И я сделала вид, что тебя полюбила.

Девочку-дуру звали Ира.
Она оказалась моей сестрой.
Когда ты родился, я похвалила
природу, сделавшую Иру немой.

Она ничего тебе не расскажет.
Мир для тебя не случится.
Я приведу тебя в тир, и ты не заметишь даже
как я стану жертвой, а ты убийцей.

Вместо школы я вела тебя в тир.
Врала родителям про одноклассников и отметки.
Ты был расплывчат как воздух. И, пытаясь в тебе найти
определенность, из возможных свойств я обнаруживала только меткость.

Быть уничтоженной собственным братцем —
это было как-будто в спектакле или в книжке.
Я как писатель мертвый, фразами радуюсь,
обступающими человечков,

как в судьбу попадавших,
в мной придуманные
сюжетики и интрижки,

Но меня огорчало, что мама дура.
И за сучьей своей любовью
ко мне, вряд ли она обнаружит литературу.
Ей станет только животно больно.

Больно так, как-будто в желудке гнилые дыры.
Их будет воплями разъедать.
Жизнь, как и смерть, происходит в тире.
Пойдем со мной, если хочешь все знать.

Кинотеатры, скамейки, скверы —
все скатилось за тира предел.
Самое главное, чтоб ты поверил,
что сам всего этого захотел.

Один раз в жизни мне хватило терпенья —
я научила брата всему.
Он забыл мое имя, и звал мишенью.
Он знал свою цель. И не спрашивал почему.

Он стрелял лучше всех, выигрывая приз за призом.
Рядом с ним краснели большие дяди.
Я росла годами, а он выстрелами.
Все шло как надо.

После каждого выстрела он был счастлив.
Других таких детей не бывало.
Тир был одной миллионной частью
мира. Но только ему хватало.

Он не имел друзей, путая папу с мамой,
дерево с птицей, а солнце с тенью.
В нем не было человеческого. Но самым
странным казалось, что и себя он считал мишенью.

Ира толстела, превращаясь в воздушный шарик,
над тиром нашим часами висела,
издавала странные звуки, и улетала
за недоступные нам пределы.

Дети ее звали дегенераткой.
Я знала, что даже мама ей тяготится.
Ей плевали в лицо, стреляли в нее рогаткой,
Но она не умела злиться,

Она улыбалась, не способная ненавидеть.
Я пинками гоняла ее по дому.
Я задевала многих, но Иру обидеть
не удавалось — с ней все было по другому.

Мой план о смерти губила сложность,
пришедшая из ириных запределов.
В ее безумье была возможность,
которой мне не хотелось.

Я не могла разрешить задачу, где Ира была искомым,
а все мы — иксы и игреки ее уравнений.
Она казалась гибридом ангела и насекомого.
Я не могла понять, кто из них страшнее.

Я мечтала, чтоб все случилось по плану.
Смерть представлялась простой, как блюдце,
осколки которого всех изранят,
и никогда не сомкнутся.

Они образуют источник боли,
изрежут мамины руки.
Я хотела не быть, и предельно не быть собою.
Но осколки смыкались кругом.

Ведь смерть, если снова представить ее как блюдце,
склеют ангелы-насекомые.
Мне опять придется сюда вернуться.
Меня никогда не оставят в покое.

Мне приснилась ползучая вечность в тире.
Как в тюрьме, я там покоя не находила.
Я молилась богу, которого звали Ира.
Я проснулась, и знала, что сестра нас опередила.

Тир превратился в зеркало. Зеркало стало клеткой.
В зеркале отражаемый мир расходится пополам.
На одной его половине навязчивые ответы
мной вычитываются, сползая по Ириным пухлым губам.

И воздушный шарик ее лица, беспощадно добрый
опускается к бившим его ногам.
На другой половине мира корчами коридора
коврик кровавый — по корочкам мозга раскатанный план.

Коврик кровавый
молитвенной молью сестрицы дырявлен,
криком разрыт роковым, и раздерган пунктиром.
Крадена смертная радость, и дырится Ирина правда.
Бродит уродство мира дурного, обратного тиру.

Роботом братец бредет, бредя любой мишенью.
Лопает план надувной нелепая правда.
Ира, прикинувшаяся тенью,
телом обила скелет своего “не надо!”

План неизбежен, равно как безуспешен.
Раком обратным в Ничто пробирается брат.
В счастье своем сумасшедшем он кажется вещью,
то есть мишенью, которой не надо мешать.

Как мы смешно размешали мышей и машинки
мысли, шумы и кошмар.
Мы превратились в цветные картинки,
вымершие из ума.

Кинотеатры, скамейки, скверы —
все скатилось за тира предел.
Самое главное, что ты поверил,
что сам всего этого захотел.

После каждого выстрела ты был счастлив.
Я такого не ожидала.
Мира, отвергнутого мной, части,
образовали тщательное Начало.

Без толку ты выигрывал приз за призом.
Вместо Ничто нам всучили Гадость.
В нас стреляли сбоку, сверху и снизу,
и, вроде бы, ничего не осталось.

Но смерть (допустим, что это блюдце)
словно жизнь продолжалась.
Мы, склеенные, крутимся,
вечностью раздражаясь.

Мы никуда не денемся.
Нас видно из ружья.
Давай с тобой прицелимся!
Цель — это я.

Мы жили-были в тире.
Такие были правила.
Только одну девочку
все это не устраивало.

Зачем нас любит дурочка —
кальмариха в грязных гольфах?
Мы бесполезно думаем,
и в мыслях держим головы.

Девочка-рыба,
дура чумазая,
не люби меня!
жалко, что тебя не наказывали
и не били.

Я не нуждаюсь в твоей защите,
выскочка,
дегенератка!
Выстрелите!
Я цель.
Прицел,
Улыбочка.
Обратно
меня не тащите!
Я не хочу обратно!
1987-91 гг.

Неплохо. Генератор случайных чисел + Словарь русского языка. Прогрессивно.
ИМХО, некоторые компьютерные проги генерят тексты гораздо качественнее, чем Алина Витухновская.

может, она футуристов и "мифов древней греции" начиталась и генерит под них теперь... вообще, текст - хорошая иллюстрация для медицинской энциклопедии. какой-то стимулятор

Вот этот текст мене гораздо больше нравится!

Давным - давно небольшем и облезшем заводском общежитии жила не тужила да честью своей девичьей дорожила (в дневное время) маленькая девочка хорошенькая прехорошенькая с синим бантиком в тругольныи горошек.И был у маленькую девочку хорошенькую прехорошенькую крутая тачка: "Мерседес 600", с шестилитровым движком. И вдруг откуда ни возьмись ... прискакал из далекой деревни, на черном коне, в стельку пьяный Иванушка-Дурачок. Иванушка учинил п'яный дебош и забрал шестисотого. Написала девчурка о своем горе в об'щажную стенгазету. Где рискнула предсказать спасителю вечного счастья и антикварный каллейдоскоп пробабушки. Граф Дракула,Повелитель тьмы и кровопийца давно мечтал заполучить антикварный каллейдоскоп пробабушки поэтому, не долго думая, поскакал на дряхлой кобыле, доставшейся в наследство от бабушки за Иваном. Не прошло и пол года Граф Дракула доскакал на дряхлой кобыле, доставшейся в наследство от бабушки до дачи где обитал Юрий Кио, знаменитый на весь мир волшебник . Встретил Юрчик Графчика и проводил в двух этажную дачку. Поведал Граф Дракула Кио о своих приключениях. А тот и говорит :"Подстриги меня добрый Граф Дракула, страшной перхотью и вшами покрылась моя кожа." А вампиренышу-Дракуленышу делов-то ... выбрил Граф Дракула всю шерсть, подчистую. Обрадовался Юрчик и подарил вампиренышу-Дракуленышу волшебную книгу, переплетенную человеческой кожей. Отправился Граф Дракула дальше. Не прошло и пол года добрался неутомимый Граф Дракула до ветхого домишки. И Старичек-лесовичек тут как тут. Почитай уже триста лет тут живет. "Выполни мое задание - награжу, а нет - оставлю в этой глухомани навечно.""Отгадай загадку: "Висит груша - нельзя скушать." Достал Граф Дракула волшебную книгу, переплетенную человеческой кожей. Развернул Граф Дракула книжку, вытряс оттуда двух пауков и стал листать, выискивая нужную главу. И немного погодя отвечает: "Лампочка ". Делать нечего выполнил Граф Дракула заданиие, неспеша, шаркая тапочками, пошел Старичек в свою избушку и принес ,сгибаясь под тяжестью, грызуна - мышку норушку: наипервейшую на всем свете проводницу. Не раздумывая долго двинул Граф Дракула дальше. После "Нового Года" привела Графчика дорожка к избушке где тусовалась Баба-Яга: костяная нога; патлатая и незговорчивая старуха. Бабка-Ежка: костяная ножка и говорит "Дам я тебе булатный Меч-Кладенец, обладаемый огромной сокрушительной силой, но сначала заслужи: "Принеси-ка мне, милый Граф Дракула родниковой водицы." Смекнул Граф Дракула, что голыми руками Ивана не одолеть. Поэтому забрался Граф Дракула в овраг, нашел родник, и принес воду. С грустью отдавала Бабка-Ежка: костяная ножка булатный Меч-Кладенец, обладаемый огромной сокрушительной силой, а окрутевший Граф Дракула поскакал на дряхлой кобыле, доставшейся в наследство от бабушки дальше навстречу опасностям. После тщетных поисков логова Иванушку решил Граф Дракула использовать грызуна - мышку норушку: наипервейшую на всем свете проводницу подарок Лесовичка.Открыл Граф Дракула ладонь, пустил мышку и пошел вслед за ее стелящимся хвостиком. Не успел и глазом моргнуть, как уже стоит перед славной деревней - Периком - зловещим пристанищем Иванушку. Кровавая бойня произошла на рассвете ... Уверенный в своем бессмертии набросился Князь на Иванушку. Помутнело в глазах у Ивашки не смотря на всю его выучку. Укрылся Иван за своим щитом, достал верный клинок и замахал им во всю мощь. "Ну-у, нарвался!!!",-полумал было Граф Дракула; но забросив эту мысль, попер на Ивашку. Укрывшись крыльями своего плаща Повелитель мысленно наметил путь к Ивану. Иван стал очень плох: кровь уже текла из носа, рта и ушей. Собрал все свои оставшиеся силы Иванушка и кинулся в бой. Вытер Граф Дракула с лица кровь, перемешанную с потом: победа почти в кармане.. Вспомнил тут Граф Дракула про подарочек Бабы-Яги.Взмахнул Граф Дракула Кладенцом, что было силы. Умер Иванушка со страшной гримассой на лице, не выдержав такого натиска. Сразу же откуда ни возьмись "меpс" выехала на встечу, весело мигая фаpами и сигналя электронной бибикалкой. Захватил Граф Дракула шестисотого и отправился обратно в заводское общежитие. К утру добрался Граф Дракула до небольшего, захудалого общежития. К подходу Вампира в общежитие подтянулись группы товарищей, как то рокеры, металлисты, панки, хиппи, кришнаиты, рэперы, рокабилы, остальные вольно тусующиеся граждане. Граф Дракула обалдел от такого приема. После пламенной речи под звуки сводного металлического оркестра вампиренышу-Дракуленышу вручили памятный приз антикварный каллейдоскоп пробабушки.

И сочиняет такое - не Алина Витухновская, и даже не супермудрый компьютер - элементарный скрипт! кто хочет - идите сюда - и генерите такие сказки в любых количествах!
Куда уж литературнее Витухновской - тут таллант чувствуется!

ИМХО, для Алины Витухновской вполне достаточно одной темы...
Темы Уничтожение реальности и Алина Витухновская объединены.

Литературный супрематизм.

Зереша
Супрематизм, точно.

А по моему просто бред

Ой, пропал ник - пустили козла в огород

Skiminok
Мне так нравится, что ты пишешь таллант, с двумя "л". Правда нравится.
Но про "сказку"-то зачем это хорошее слово писать?
Gonoriy
Ой, пропал ник - пустили козла в огород
Ты о чем? Все слова простые, а я все равно не поняла.

Джей
Да это ж я иронизирую! Сказочка генерится несложным скриптом, и если уж и есть талЛант - остроумный и веселый - так это у программера, который такой скриптик сочинил!
А Витухновская... Давным-давно я, будучи молодым и зеленым десятиклассником - попробовал "сочинять" нечто подобное: записывать на бумагу бред, рождаемый ничем не сдерживаемым ассоциативным потоком... Очень понравилось, кайф такой! К счастью мама (профессиональный филолог по образованию), случайно наткнулась на мое "творение"... Сочинение отправилось в печку (а еще говорят - "рукописи не горят!" ), а со мной была проведена беседа, в которой очень убедительно доказывалось, что между таким сочинительством и нюханьем клея "БФ" - практически никакой разницы нет. И то и другое разрушает мышление. А когда я стал дергаться и доказывать, что "ничего подобного" - попросила меня минут за 10 написать краткую рецензию к любой книге, которую я хорошо знаю... Через 15 минут я поглядел на то, что насочинял - и мне стало страшно... С тех пор "потоком неуправляемого сознания" не балуюсь: потерять способность концентрировать мысли и связно излагать - раз плюнуть. Восстанавливать - куда сложнее... А занятие это - и правда очень приятное, сродни наркотику. Витухновская вот, кажется, "подсела"... К счастью, на читателей оно так не действует...

Изменено: Skiminok, 04-07-2003 в 17:35

Skiminok
А к Джойсу как ты относишься, с его потоками сознания?
Все-таки кажется, отношение должно зависеть от качества потока.
Литература - это ведь не только и не обязательно связное изложение мыслей или событий. Это еще и способ передачи эмоций. Если нет связности и логичности, davvol, например, называет это бредом. В отношении логики, может, это и бред. Но эмоции передает.

Кстати, тексты Витухновской на потоки сознания, на мой взгляд, мало похожи.

Джей
Витухновская вот, кажется, "подсела"... она подсела "реально"

это больше похоже на писанину человека по кайфом. может, сейчас она может и не торчит (слишком все хорошо со знаками препинания и стишок все-таки имеет структуру), но то, что стиль сформирован под действием кокса или джефа - 99,9%. так что это не она пишет, а стимулятор или амфетамин. у меня даже опыт такой был, случайно.

Джей
Но эмоции передает.
Какие?
Какие эмоции ЭТО может передавать?
я не представляю
имхо не надо искать черную кошку в темной комнате, особенно когда ее там нет.

davvol Любопытно. Ну а, скажем, в этом есть "черная кошка"?

Ужасный! - Капнет и вслушается,
Все ли он один на свете,
Мнет ветку в окне, как кружевце,
Или есть свидетель.

Но давится внятно от тягости
Отеков - земля ноздревая
И слышно: далеко, как в августе,
Полуночь в полях назревает.

Ни звука. И нет соглядатаев.
В пустынности удостоверясь,
Берется за старое - скатывается
По кровле, за желоб, и через.

К губам поднесу, и прислушаюсь,
Все ли я один на свете,
Готовый навзрыд при случае,
Или есть свидетель.

Но тишь. И листок не шелохнется,
Ни признака зги, кроме жутких
Глотков и плесканья в шлепанцах,
И вздохов, и слез в промежутке.

Зереша
Ну а, скажем, в этом есть "черная кошка"?
Немного есть, обрубок лапки примерно
Общий смысл в целом понятен, но реализация сильно подкачала.

повезло девке с ширяловом пробило на вдохновение

davvol
Ну вот видишь сам, какой ты аховый эксперт. Это Борис Пастернак.

Зереша
Ну вот видишь сам, какой ты аховый эксперт. Это Борис Пастернак.
Я рад за Пастернака
Только я кажется нигде не говорил, что я мега-гипер-пупер-эксперт литературовед. Так что твои претензии совершенно беспочвенны

ЗЫ: А то что это Пастернак не изменит моего мнения по этому поводу ни на грамм

Джей
Gonoriy
Ой, пропал ник - пустили козла в огород
Ты о чем? Все слова простые, а я все равно не поняла.

Это опять Пино. Выходит под ником Гонория и чморит Достоевского.
Пора его отпедагогизировать и научить регистрироваться под своим ником.

T_ra
А кто такой Пино?
В крайнем случае, можно в постинге подписаться.

Джей
Пино, он же Пинятка, упоминается 05-06-2003 16:06 в http://kamrad.ru/kvb/showthread.php?threadid=50398
А так, плохого-то сказать нечего .

Это сщастие твое в черном бархате, заинька.

Джей
А кто такой Пино?
Есть такой вид ежа, у которого на каждой колючке по глазу. Вы его наверняка видели, когда шли на работу или поднимались в лифте. В момент великих туманов он сворачивается в клубок, и видит всё. Пино многолик и ужасен. Он и в тебе и во мне, Пино ярким огнём поднимается в небо, и сведит одиноким глазом Одина, даря радугу этой скучной и дождливой земле.