Камрад
|
Небольшой расказик к монстру (отредактированная версия):
М У Х О М О Р
"Мухоморы" были известны науке с самых первых лет появления зоны, и с первой же встречи с человеком они как нельзя точно выявили всю свою хищную натуру.
Так об этой встречи расказывает некий Винт, работавший в то время сталкером в научном институте по изучению биосферы в районе зоны.
Нам тогда выдали пять пропусков: четыре учёным - светилам науки, и одну на меня - на сталкера. С кем идти я знал уже заранее - не на прогулку же идем. С учёными этими я ходил и раньше. Ничего парни, толковые, и не трусят как некоторые. Но кагда БТР получили, гляжу - подминили двоих. Спецовка у всех одинаковая, так я их через слюду забрала приметил. Не те физиономии какие должны быть, не знакомые. И не поздоровались даже. Трезвяк и Хомяк поздоровались, а эти нет. Сели радышком, молчат, словно язык проглотили.
Туристы, гады. Мать их.
Ай да наука, ай да лиходеи институтовские. Они такое частенько выкидывают - вместо научного сотрудника подсунут любого, способного платить за развлечение. То-то мне показалось странным, что маршрут уже изученный и по детски лёгкий выпал. Но я промалчал. Ну, хрен с ними, не моё дело. Не я же им пропуска выдавал. Мне главное мои премиальные получить, а с ними хрен.
Впрочем, я понимаю их, туристов чертовых. Их зона манит. Она, стерва, из человека наркомана делает. Манит. Зовёт. Громко зовёт к себе, как сирены Одиссея. И этот крик каждый слышит, стоит только пройти зону, стоит только побыть в её близости или просто услышать это слово и всё, ты её, и уже не уйти, не отвязаться. Тянет, тянет силище могучее в костлявые лапы свои, власть над тобой плетёт и когда нибудь заглотит она тебя целинькова, как миленького заглотит, с потрахами и дерьмом.
Тянет конечно же не из-за хабара. Ну конечно из-за него тоже, но есть что-то иное. Это как судьбу испытать, нервы прочистить, со стихией потягаться, позлить её. Я кто? - человек, пыль, дерьмо, прыщь земли и она, зона, неведомая, безжалостная, неистребимая. А словище-то какое - зона, аж уши режит, как ветер, как молния, как аномалия. Сама смерть в этом слове мерещится. А ведь зона стерва победит. Когда-нибудь победит. Покажет она тебе, как кошки-мышки с ней играть. Ещё как покажет, мокрого места не останится. И этих двоих сожрёт. Точно сожрёт. Они ещё не знают, но я-то знаю. Я это уже натурмом чувствую.
Кстати, а туристы-то закордонные оказались. До зоны ехать пол-часа - вот они и залаяли. По неменцки. Ну в самом деле, как собаки гавакают. Диковинный язык. Просто паражаешся, как они ещё свой собственный кабелий лай пнимают. Ах, мать вашу. Пусть они и учёные, но иностранным гражданам в зону вход строго воспрещён.
Корупция. Кругом корупция. Всю систему она насковзь, как плесень проела. Каждый урвать норовит, и наука туда же. Страну разбазаривают, а есть ли ещё страна эта? Куда нос не сунь - везде грибок этот поганый, аспирин зелёнинкий.
Хомяк, зараза, мне подмигивает, мол, Винт, будь с понятием, они и тебе сверх премиальных отстегнут. И ведь кивнул же я, бошка баранья. А как тут не кивнуть? И даже не из-за денег - хрен с ними. Кивнул так, рефлексом вжитым, вбитиым в бошку намертво. И не мог я не кивнуть, физически не мог, словно потребность в этом какая неотвратимая, как кислород для дыхания. Все мы этой плесенью потравлены, с самого рождения до гроба мутированы.
Эх, мать вашу.
Вон, глаза науки, черикают меж собой. Весёлые ещё. По английски чирикают, черти - фиг чего поймешь.
Наши светила по английски варят.
Английский это вещь. Тут со всяким понадобится. Я его в школе учил, да учитель хреновый попался. Словом, туго у меня с английским. Бывает Фритц окликнит меня, Викто..., мол - они прозвища не уважают, всегда по имени обращаются - вежливые, гады, а "р" на конце ставить не трудятся. Так вот, окликнет, мол, а ты на него как дурак вылупишся, глазелками хлопаешь - ну чего ему, чёрту сопливому, надо? А он по английски прострочет и ждёт, и рожу такую вопросительную делает, недоумевает - прям я ему этот английский знать, обязан. Ждёт, гнида, и лыбится или ухмыляется над моей необразованностью. Издевается.
Подождите, гады, посмеюсь я над вами в зоне. Посмотрю я на твою перекошенную харю и вот так же улыбнусь...
БТР пришлось оставить - в зону на такой технике нельзя, из за радиации. Оружие взяли. Немцы из чехла винтовки собрали. Ох уж и хорошие винтовки. И до чего же эти Фрицы до такой механики привиредливые. Это у них черта народная такая. Пыжутся-то как, строятся, словно на охоту собрались. Им ещё шапочки с пёрышком и баварских шортиков не хватает. Егеря чёртовы.
Прежде чем войти в зону, я ещё раз обяснил правила. По руски. Фрицы пусть понимают как хотят. Хотя я уверен, что наши им всё нужное уже вдолбили.
Шли мы по територии хорошо известой и менее опастой, и всё равно, зона, это не парк, не место для раслаблений. Зона есть зона. Она шутить не любит, но любит делать сюрпризы. Здесь что не шаг - то в не известость. Зделаешь его и вздыхаешь облегчённо, бога благодоришь за дорованный следующий шанс. Вся жизнь тут подвешенна на таких, как струны, нервах. Заденешь одну - и она долго будет больно звенеть, отдавая в груди тяжёлыми ударами...
Идём мы по лесу. Сейчас, осенью, лес должен быть особенно карсивым, умиротворённым. Но здесь, в зоне, лес говорит не о блаженном спокойствии. Обманчивая здесь красота, мёртвая.
Фрицы идут уверенно. Слишком уверенно. Вон как добро вышагивают, всё на свои машинки-компьюторы надеются. Ну и чёрт с вами - улыбайтесь - рожи ваши наглые. Вы не мне улыбаетесь, а зоне, в лицо ей смеётесь. Храбренькие? Не любит зона таких, слишком смелых, самоуверенных.
Но им явно везёт сегодня. Экспедиция шла хорошо, без всяких там помех.
Фрицы, они и впрям оказались учёными. Проявляли повышенный интерес ко всякой дряни. Пробы какие-то брали. Или сувениры? Пару артэфактов даже нашли - наши наверно для настроения подкинули. А те немцы обрадовались - полные штаны. Аж чуть польку не растанцовывают.
***
После трёх часов прибывания двинулись обратно.
Ничего, скажу я честно, эта экспедиция не принесла. Да и не экспедиция вышла, а прогулка, для блага закардонных гостей. Ну не дурь ли? Сколько риску, а ради чего? Не туда их вести надо. Ох, не туда. А Фрицы довольные. Смотрят на тебя через слюду, морды буржуйские, усики подстриженные, лыбятся, зубки беленькие скалят, блендамедом чищенные, дескать, смотри, мы к тебе со всей душой. Взубах вся душа их. Они так и в сорокпервом улыбались и в сорокпятом тоже. Гады. Я понимаю, они там союз поднять помогают, да только гнустно это, мол, на, бедный малышь, скушай нашу шоколадку - грехи замаливают. Тьфу, мразь безобразная.
До БТР уже не долго оставалось - и ничего, никаких сюрпризов, аж обидно. Правда, мухи какие-то налетели. Есть такие - до первых холодов мухи всегда особо приставучи. Ну обычные мухи. Маленькие, чёрненькие, на слюду садятся, лапки чешут.
Ну, думаю, что это они на мне учуяли? Спецовка - вроде всё герметично. Запахи я при себе оставил, чего, значит лезут, или они с дуру теперь на каждого так. Совсем оболдели. Что ж, зона никого не щадит. Вот имух тоже поколечела, душу их мушью травмировала. Посмотрел я на наших научных святил, а над ними мух, ну прям как над дерьмом. Не ладоное тут. К тому же запах сквозъ катализатор пробиваться начал. Или мне это так кажется, где мухи - там всегда запах. Или нет же, где запах - там и мухи. А может и впрямь что-то поблизости сдохло. Ох, и большое должно быть сдохло, и лежит должно быть совсем рядом - запашок-то усиливается. Как же так, когда сюда шли ещё не воняло и мух этих чёкнутых не было. Эге, так это же аномалия. И главное, не знаю я такой аномалии, ну не сышал даже. Вот они, насмешки наши. Не может зона просто так отпустить, не отомстив.
Зона не прощает.
- Стой! - крикнул я.
Все стали.
- Винт, чё случилось? - шепчет Трезвяк, а сам от мух отмахивается.
Вот про мух я ему и сказал.
- И запах - говорю - разве не чуешь?
- Чую - отвечает - здохло что-то поблизости.
- Сам ты тут поблизости здохнешь. Поворачаивать надо.
А он мне на бошку мою сноски делает. Утверждает, мол, учёные, экспедиция, для того сюда и прибыли, чтобы науке служить. Так того хуже, предложил отыскать эту падаль для достоверного изучения.
Ну в самое пекло балду тянет.
Хомяк молчит, руками мух гоняет.
Немцы за спиной стоят, тоже молчат. Не волочат в чём дело. Так мы все впятером и стоим, руками размахиваем.
Ну я Трезвяку вкадываю.
- До этого же не ваняло, - говорю - а сейчас не лето, за три часа тебе не один мертвец не развоняется. И мух слишком много, как со всего лесу.
- Нет, - упирается он. - Труп не ваняет, пока его не потревожишь. Может его падальщик всковырнул, а может мы до этого просто прошли мимо и не заметили.
Не дуркак ли? Во мне гнев закипать начал. Не говорю, а уже кричу ему.
- Я тут для того и приставлен, чтобы не замеченное замечать! А твоя теория с падальщиком меня и вовсе не утишает! Чтобы там ни было, зверь или аномалия -обходить надо.
А Трезвяк балда, в улыбке расплылся во всю рожу.
- Какая - говорит - аномалия. Я про такую аномалию не слышал, чтобы с мухами и вонью. И наши приборы ничго подозрительного не фиксируют.
Говорит и тычет мне на все четыре прибора.
- Смотри, ни у кого не показывает.
Я ему в ответ.
- Да чего мне твои приборы! Нюх у меня, интуиция. Чувствую, что не ладное впереди и баста. Тут зона. Тут трупы просто так не ваняют. А я сталкер. Понял! А ты тень моя. Куда я - туда и ты, что делаю я - то делаешь ты! Таковы были условия, а! Так вот, я сказал обходим, значит обходим, и без пририканий!
От моего крику немцы рты поразивали, глазелками захлопали, на шаг от меня отступили, чуют скандал назревает.
А трезвяк обидился. Глаза кровью налились. Аж затрясся. Как же, я же его, героя, перед немцами позорю. Достоинство его под сомнение ставлю.
- Трупа испугался? - говорит, - В обход идти - пол зоны протопаешь, а вперди ничего нет. А есть - так узнаем. Новые приборы ещё не разу не врали.
Сказал, как отрубил. Повернулся и пошел. Авторитет хренов.
Ну, я ему в след.
- Ага, иди, проверь, а я следом на растоянии пристороюсь. Вот как прихлопнет тебя, так мы на карте крестик и поставим, и имечко напишем.
Трезвяк даже не обернулся. Гордость науки. Его самого от гордости, как индюка, раздерает. В Сталкеры ему поиграть вздумалось, сейсмограф трансверсальный.
И Хомяк за ним поплёлся. А немцы стоят, не догонят в чём дело. Им предписание было меня слушаться. Хоть эти не совсем сдурели.
Нет, вообще-то я не трус. Зона трусов не любит. Стах внимание сковывает, трезвую мысль заглушает. Трус в зоне не жилец. Но здесь не в трусости дело. Осторожность првыше всего. Даже если и не известно что в переди, лучше не лезть на рожон. Пусть дурак лезит, на благо другим, тем кто поумнее.
Отошёл Трезвяк от меня метров на десять, на холмик забрался. Смотрю, ничего не происходит, только мухи маячат перед глазами, ну и я пошёл следом.
Фрицы тоже успокоились. Отстали немного, мух в колбочки свои собирают.
А как взобрался я на холмик, вот тут то меня и передёрнуло. Внизу по склону, в густой пожухлой траве, из-за кустов гриб торчит. Красно-чёрный такой, с белыми пятнами, мухомор огромный. Ну в самом деле большой, выше пояса. Такой трудно не заметить, он в глаза сам так и лезит. И смрад от него по всей округе растилается. Не мог такой гриб тут за три часа вырасти. Дошло до меня - мухи-то необычные, хищные мухи-то. Мухомор ли на них так действует или соку его испробовали, но они в агресивном припадке на нас кидаются, в комбинезон как слепни, носами острыми тычат, проткнуть пытаются.
А Трезвяк прямиком к мухомору этому путь прокладывает. Бошку опустил, на прибор свой хвалёный смотрит - значит тоже гриб увидел, иследователь хренов. И Хомяк туда же, правда, пистолет на ходу вынимает.
Оглянулся я с опаской, так рефлексорно, чтобы ситуацию оценить. Краем глаза заметил - немцы вроде за спиною застыли. Ну я как крикну, что было духу.
- Стой!
Встали, и Трезвяк, и Хомяк. А я язык прикусил.
Мухомор-то головастый оказался. Зашевелился, морду поднял. Была у него голова, длинная такая, как у крокодила, но клычища и пятак кабаньи. Так я и думал - зверь это был, он спиной к нам стоял. А мы его кажется врасплох застали. Стоит кабанчик, значит, ушами водит, глазками маленькими хлопает, словно удивлённый. Сколько стояли - не знаю, время в такие моменты непонятно идёт, да только кабан вдруг встрепенулся, всем корпусом как-то в раз развернулся и во весь голоп к Трезвяку.
Эх, поздно я опомнился, руки к кобуре потянул, а кабан в это время Трезвяку меж ног рыло втиснул, да как рванёт его вверх через себя, черз горб свой поганый, так Трезвяку даже духу не осталось крикнуть. Так и улетел в кусты молча, как кукла. Пока Трезвяк летел, кабан уже с хомяком поравнялся. Хорошо оценил ситуацию кабан - Хамяк здоровый, тяжёлый, не стал кабан его через себя кидать, только мимо проскочил, да так ловко, что все сто килограм Хамяка в сторону полетели словно подушка. И пистолет не пригодился.
А кабан уже на меня по холму летит. Он как будто по плану шёл, по линейке, не теряя не секунды, как будто всю свою стратегию заранее продумал. Несётся, рычит, пыхтит, как паровоз. Тяжёлый зверина, это по галопу чувствуется - тяжёлый у него галоп. Горб колышется, трава, как волны под катером, под ним прогибается. Стою я и смотрю на него, как очарованный, только и успел револьвер поднять, без надежды как-то, и мысля такая промелькнула, всё, мол, прошла жизнь. И в этот момент выстрелил. Не знаю, может раза два. Бабахнуло громко, аж в ушах зазвенело, или у меня это от страха зазвенело в ушах - не знаю, да только вот кабан перд самым носом дёрнулся, завизжал, как свинья резанная, и боком как-то в мою сторону полетел. Горбом в перед.
Поцеловался я с этим горбом. Мягкий такой горб показался, как я и ожидал. Рухнул я в траву и кабан на меня.
Вроде убил я его. Лежит он на мне, брыкается. Тяжолый, шельма.
Фрицы подошли. Счастливые, как всегда лыбятся, ружъя на готове держат.
- Okay? - спрашивают.
- Да-да, окей.
Вытащили они меня из под зверя. Лоб ему промеж глаз расшибло. Гной какой-то из горба вытек. Вонючий. От этого гноя и воняло. Черви белые в этом гное ковыряются. Во всём горбу этими червями мельтешит. Мать частная, и на меня-то жижей этой гнилой выплеснуло и по мне черви ползают. Встал я, руки растопырил, хоть и комбинизон на мне, а противно, не притронешся. Мне аж плохо стало, до тошноты.
Кто-то этому кабану крепко по спине заехал, аж загноила она. Распёрло её до размеров верблюжего горба. Черви в нём завелися, потому и мухи кругом.
Немцы меня по плечу хлопают, что-то чирикают - поздравляют наверно. Смеются гады.
Вспомнил я про учёных наших. Хамяк из травы выполз, за пузо держится. Трезвяка в кустах нашли - еле жив. Кабан ему клычищами бёдра с внутренней стороны до самых чресел пропорол. Рваные щели в спецовке мухи густо облипили. Толкаются, суетятся, как пчёлы на сотах, во внутрь проникнуть норовят. Мы этих мух ладонями вычёрпывали. Раны побыстрее перевязали.
Трезвяк еле двигался. Бормочет чего-то. Мы с немцами его с трудом до БТР дотащили. Пока на станцию ехали, он вообще сознание потярял.
На базе его сразу в лазарет. Нам по рюмке водки и в душевую отмываться. Институтовские облипили, как те мухи, вопросами загружают. Я от них отмахнулся - не до них, настроения нет. Мне ещё отчёт писать - отчитываться за неудачную операцию. А фрицы, погные, по английски строчат, пасть на всю рожу - впечатлениями деляться, словно на каруселях покатались. Даже скрываться не стали, чего теперь - зона-то уже пройдена.
Я уходить собрался, а один фриц меня остановил и пачку зелёных суёт.
- Thank you, Vikto ... - шипит и лыбится счастливо. Рожа буржуйская.
Никакой консперации, прям у всех на глазах. Я понимаю, это дело повсеместно распространнёное, но мог бы, гад, под столом сунуть что ли, ну хотя бы ради приличия. Твари, а из-за них чуть человек не погиб. Мать вашу. Из-за этих ваший зелёненьких. Рука прямь и горит Фрицу этому по весёленким зубкам заехать, а вместо этого я сам осклабился, как подхалим, да деньги в карман сунул.
Пропью я эти деньги. Ей богу - пропью. Стервы. Вы из человека алкоголика сделаете. Домой, скорей домой. Дома ещё должна быть. Напьюсь я сегодня. Отчёт буду завтра писать, завтра на всё можно будет смотреть спокойнее. И Трезвяк, может быть, выкарабкается.
***
Дома в холодильнике оказалась бутылка водки. Гнустно пить в одиночку, горько, но уже не в первой.
Деньги бросим на стол. Упали они веером. Вот, Трезвяк, вот столько стоит твоя жизнь. Ты, Трезвяк, такой большой, а в ровень этой маленькой кучке зелёных.
Нет, не хорошо его хоронить раньше веремени, но не верю я, что он выкарабкается. Зона держит крепко.
Заглушил я первый стакан мысленно за упокой. Нет, Трезвяка мне не жалко, наверно. Он мне ни друг, ни брат, ни сват. Я к нему вообще никаких чувств не испытываю. Но совесть грызёт, вину за Трезвяка на меня метит. Ох, злая же это штука - совесть. Но ведь я в смом деле не виноват - он сам пошёл. Вся моя вина - что не смог я его удержать. Не больше. Но свалят-то всё на меня. Вся репутация упадёт. С работы выгонят, а я без зоны не могу, в тихоря ходить буду, а с этим всё дерьмо, которое из этого следует.
Грохнул я ещё один стакан.
Козёл я отпущения. Ей богу. Стану козлом, если Трезвяк откинится. Вся грязь на меня. Тип с прошлым - лучше и не придумаешь.
Я достал из кобуры револьвер. Вес оружия в руке всегда на меня успокаивающе действовал. Люблю я с ним возится, протирать его, запах его мне нравится. Он действительно герой дня. Сколько раз он уже таким героем был? Я поцеловал его в барабан. Высыпал патроны на стол - надо перезарядить, отыскать отстреленные одну или две гильзы. Такие ключевые гильзы я всегда откладываю в качестве талисмана.
Смотрю, а патроны-то все целы, нет никаких пустых гилз. И не перезаряживал я его в зоне - не помню я того. А если и перезаряживаю, то высыпаю гилзы в походную сумку, но в сумке ничего не было. И выбросить я их не мог - нет у меня ткой привычки.
Фрицы, вот кто кабана подстрелили. Рожи их довольные перед глазами так и вертятся. Приветливые, улыбка до ушей. Подхалимы истинные. Перед самым моим носом зверя хлопнули, на ходу, да и ещё метко в лоб засадили. Где они так стрелять научились, в институте что ли?
Не учёные это были - шпионы. В ЦРУ они свои дипломы получали. Господи, а мы сами их в самое пекло пускаем, дорожку им ковриком красным застилаем.
Разбазариваем мы зону по кусочкам, артэфактами торгуем. Сколько их уже за кордон отчалило: и в Америку, и в Германию, и в Японию. Там, за кордоном, покупатели богатенькие, все сталкеры им хабар гонят, и я гоню, и институт гонит. И всё в тихаря. Тьфу...
А ведь, если разобраться, правильно это.
Зона загадка, а мы её сами для себя разгадать хотим. Нельзя её в одиночку разгадать. Никто не знает, чем она завтра обернётся, никто не знает будет ли у нас завтра - кому эту тайну открывать. Тайна в том и тайна, что она не предсказуема, от того и опасна.
А может зона эта нам в наказание?
Мы то думали, что пределы возможного достигли, всю планету обшарили, во все углы нос сунули, всё меж собой разделили. Ай да мы! А тут хлоп. Не родину мы растаскиваем, а зону во се конци распихиваем, размножаем её. Дерьмовое отродие. Тут не только мы тресёмся, но и за кардоном тресутся, потому и суются, вынюхивают, с собою тянут.
Нет, зону для себя захапать нельзя. Не наша она. Она вообще не чья. Она сама по себе. Что есть зона? - кусок земли. А кто для земли мы? Делает ли она между нами разницу на немцев и руских, на чёрных и белых, на плохих и хороших? Нет, тут надо прочертить иную границу - есть земля человеческая, а есть не челобеческая. В этом суть разница и всем нам противостояние нерушимое.
Изменено: Chekov, 03-10-2003 в 10:55
|