[-AFC-Kordhard]

Глава четвертая.
Возвращение блудного свина.

До точки эвакуации оставалось два километра. Проселочная дорога сменилась давно не езженной лесной дорожкой, где прямо в колеях росла трава. По сторонам были лишь лес и кусты. Солнце уже спряталось за деревьями, лишь изредка бросая в просветы молодой листвы ласковые лучики. Где-то впереди вот-вот должна была открыться большая ровная поляна, на которой через час приземлится самолет. Внезапно машина ухнула передним колесом в невидимую яму-промоину, и Строгов чуть не ударился лицом об руль. Попытки выехать в раскачку успеха не принесли. Семен выпрыгнул из кабины на траву. Одному этот грузовик не вытолкать… И в этот момент на его из кустов вынырнули четыре размытые тени.
- Стоять! Руки вверх!
Команды раздавались по-немецки, но не узнать своих ребят Строгов, разумеется, не мог.
- А-а… Бездельники! Пытаетесь показать командиру выучку и служебное рвение? Похвально. Но где-же результат, где отдача, как говорят в штабе, а?!!
Строгов говорил по-русски.
- Командир?!! Сёма! Живой!!!
Егор и Петруха первыми бросились обниматься. Еще несколько бойцов стояли вокруг, осматривая периметр.
- Ух, ты! Какую форму раздобыл! А хозяин ее где?
- А я его чик ножичком по горлу и в колодец сбросил. Можете посмотреть!
Все засмеялись. И только потом Егор спросил: «В какой еще колодец?»
Семен задумался.
- И действительно, при чем тут колодец?.. Почему я так сказал?.. Нервы, наверное… Но, вы лучше посмотрите, какие подарки я вам привез!
Когда Строгов извлек из кузова своего пленника, это вызвало новый взрыв радости и шуток. Кто-то щупал мундир, и как женщина в магазине верхней одежды оценивал ткань и покрой, укоряя Семена, что тот взял какого-то поношенного языка. Кто-то начал шутить, что де не немец это вовсе, а вот как пить дать сержант Васильчук из второй роты…
Удивительно, но вот после появления в руках Строгова трофейной винтовки, все шутки разом смолкли и сменились на внимательный живой интерес.
Затолкав грузовик в кусты, и спрятавшись возле поляны в ожидании самолета, диверсанты аккуратно разобрали трофей и тщательно изучили его. Система затвора принципиально отличалась от G-41. Конструкция выглядела более продуманной и простой. Она явно превосходила надежностью наши старые СВТ-40 и АВС-36…
- Ничего, ребята.
Строгов посмотрел на своих парней.
- Может и хороша новая винтовка у немцев, но воюют не винтовки – воют люди. А с нашими, советскими людьми, эта немчура, - он толкнул в бок затравленно сопящего Мельтцера, - ни с какими винтовками не сравнится! Выше нос, бойцы!

Эпилог.
Старики сидели в столовой, где их, как ветеранов, обслужили без очереди, и аккуратно отрезали ножичками кусочки котлет по-киевски. После стольких лет разлуки им было о чем поговорить. Но они не торопились. Теперь некуда торопиться – в этом санатории они пробудут целых две недели! Внезапно слух одного из них поймал разговор за соседним столом.
- …в Чечне снайпером! От, помню, раз было. Заперли нас на перевале чехи. А мне командир наш, Леха, говорит: проберись-ка Саня вон за те камни, и прикрой наш отход! Ну, я бегу, кругом пули свистят. А я еще думаю: «Прикольно. А мой отход кто прикроет?» Ну, залег я за камнями, начал чичей по одному отстреливать, тут наш взвод наутек, ну и я тоже хотел. А в это время чехи в атаку пошли. Все в своих халатах, бородатые! Ну, я бегу, а на бегу успеваю то одну, то другую рожу в прицел ловить и валю их! А потом вижу, один – прям на меня! А у меня как раз патроны кончились. Ну, я, конечно, не растерялся, достал штык-нож на бегу, примкнул, и ему как копье винтовку в грудь швырнул метров за десять! Он валится, а тут в это время наши вертушки подходят…
Те, кто сидели за ближайшими столиками затихли и с восторгом слушали рассказ бравого молодого человека, перед которым сидели такие же юнцы, только чуть помоложе и две симпатичные девушки. И тут столовую накрыл раскатистый гром смеха. Не в силах ничего сказать, только утирая слезы салфетками, едва не падая со стульев, ржали совсем не старческим смехом три пожилых человека. Наверное, их могли бы принять за сумасшедших или пьяных, если бы не сверкали на падающих в окно солнечных лучах их парадные «кольчуги» и «иконостасы»…

Мало кто знает, почему так редко рассказывают о своих подвигах ветераны любой войны. Почему не услышать от них хвастливых речей, да и просто разговоров о войне. Обычно если и рассказывают – то про своих друзей, однополчан…
Потому что они видели в лицо бога войны. И знают имя его. Зовут этого бога – Страх! Не поймут юные романтики и глупенькие девушки, если станет такой увешанный орденами ветеран рассказывать о том, как цепенел он от страха, как молился, будучи неверующим, как причитал про себя, забыв про стыд и репутацию, как плакал, словно ребенок. И не понять им, что за то и наградили его, что сквозь этот страх, сквозь реальную – руку протяни – смерть, вставал он и бросался вперед. Не любят ветераны вспоминать о войне. Потому что первой приходит на память не слава победных знамен. Не героические картины боя, не грохот взрывов и вой осколков, даже не исковерканные трупы друзей, еще минуту назад бывших такими же, как ты – живыми. Когда они вспоминают о войне, они снова возвращаются в тот мир страха, который плотным темным облаком окружал их, сужая поле зрения до узенькой черной трубы, отбирая силы из тренированных мышц, лишая воли и рассудка. Тогда они становились седыми к тридцати годам, пытаясь забыться в водке. Сейчас они заслужили право забыть об этом навсегда. Но вместо них помнить вечно должны мы – те, кто родился благодаря им!
Конец.