|
Ему хотелось засмеяться. Засмеяться так жестоко и беспричинно, что позавидовал бы находящийся рядом Малкавиан. Тяжелый маниакальный смех накатил ниоткуда и душил его, сжимая грудь в стальные тиски.
«Какие преимущества дало Становление тебе?»
Слова звучали в его голове снова и снова.
Подобно сломанной пластинке, играющей в древнем готическом соборе с безупречной акустикой.
«Чудовищную власть?»
Они эхом отражались от стенок его черепа, многократно усиливаясь и повторяясь.
Разрывая барабанные перепонки и порождая семена сомнения.
«Сколько в тебе осталось от Человека?»
От правды хотелось убежать, спрятаться, забиться в какую-нибудь щель.
Но она находила и там.
И взрывала его разум смехом.
Смехом над собой.
Над своими делами.
Над своими амбициями.
Над...
Стоп. Довольно. Все что она говорит – ложь. Что еще может иметь смысл в посмертии? Построить вертикаль. Соорудить пирамиду и оказаться на ее вершине. Привязать миллионы людей к себе. Знать, что любое мановение руки может изменить сотни судеб...
Она лжет. Она и ее друг Тореадор, разве они хотят иного? Чтобы им поклонялись, чтобы их боготворили...
Но довольно. Не самое удачное время для размышлений о смысле жизни.
Антонио судорожным кивком дал понять, что принимает извинения.
- К-конечно. Все нормально. Просто я хотел грамотно оценить наши возможности. Импровизация – ваша стихия, планирование и логистика – моя.
Открывая дверь остановившегося такси, чтобы пропустить внутрь салона Дочь Какофонии, он задал ей один единственный вопрос:
- Скажите, Джоан, а в этом вашем клубе... выступают ли когда-нибудь в нем бездарные музыканты? – и, ответив на недоуменный взгляд широкой безукоризненной улыбкой, добавил, - Вопрос смерти и жизни.
Едем по адресу
|